Эта осень
Разноцветным пожаром лес окутал
горы…
Н.Киприянов
Сирена скорой помощи. То близко. То далеко.
29 сентября. Пятница.
Неужели мы обречены на то, чтоб ехать и так никуда и не
доехать?
Итак, неужели мы обречены на то, чтоб ехать и так никуда и
не доехать?
– Кофе, коньяк.
– Как обычно, значит?
– Значит, да.
– И кофейные зернышки в блюдечке?
– Пожалуй.
– Вы сегодня уставший.
– Я сегодня мертвый.
– И давно вы умерли?
– Да нет. В последнее время постоянно.
– Полегчало после смерти?
– Нет. Потому что умер не по-настоящему.
– Знаете? Страшно очень. Очень-очень страшно.
29 сентября, пятница. Делаешь глоток коньяка, запиваешь
кофе, жуешь первое зернышко, и уже становится не так страшно. Шутишь с барменшей,
которой тоже вскоре становится не так страшно, кажется, даже начинаешь
различать миловидных посетительниц с загадочными, одинокими, чужими
(иностранными), но все же притягивающими к себе глазами. Но твердо решаешь
уйти, когда посетителей кафе станет больше. По большому счету, люди тебя
раздражают… Сидишь за барной стойкой кафе и смотришь из окна, как в банк, что
напротив, заходят и выходят люди, и поражаешься, какими люди вообще бывают
разными и странными. Делаешь второй глоток, и от коньяка зелень на деревьях
становится зеленее тогда, и вроде солнце оранжевым раскрашивает тучи у
горизонта, и вроде стены домов из грязно-серо-ржавого становятся
красновато-розовыми. И как-то жизнь идет… Течет сверху вниз маленькой, узкой
улочкой тихим ручейком…
ТЕЛЕГРАМ–КАНАЛ: В Республику Армения из Арцаха прибыли
84770 граждан.
Сирена скорой помощи. То близко. То далеко. 29 сентября,
пятница.
Так неужели мы обречены на то, чтоб ехать и так никуда и не
доехать?
И следующая мысль: не может у страны быть будущего, если
народ ее не хочет хоть немного измениться. Да и не только народ, но и власть.
Как же такое может случиться, что каждый раз избирается (избираем?) такая
власть, которая постоянно лжет? И как тогда верить? Уверовать? Впрочем,
проблема неверия – не проблема Бога, а проблема человека. И это убивает каждый
раз. И еще: убийственно то, что ответов больше, чем вопросов. Причем, каждый
ответ возможен в равной степени. И это страшно (очень-очень страшно!). А все
потому, что нет информации. То есть фактически мы гадаем. Очень часто кажется,
что события и факты уже произошли, просто мы об этом еще не знаем, нам об этом
еще не сообщили. Это похоже на то, как свет звезды, взорвавшейся там, очень
далеко, в другой части нашей Галактики, еще не долетел до нас, но само событие
уже случилось. Так и с властями. Не знаешь, что страшнее: они что-то знают и
нам не говорят, или они сами ничего не знают, не понимают, вообще оторваны от
реальности. И то и другое – преступление. Интересно, бывает ли не преступная
власть? Или власть как таковая всегда преступна в той или иной мере? Как можно
шаг за шагом ломать рушить то, что закладывалось ранее? Ведь мы на этом
выросли… На вере в то, что это есть справедливость. И на осознании того, что
зовется СВОБОДА (мы все дети зарождающейся тогда свободы). Eсли мое взросление совпало с формированием этой
веры, как я могу теперь перестать в это верить? Как я могу теперь согласиться с
тем, что дело наше не правое? Значит, эта СВОБОДА уже навсегда... И
что теперь будут писать в учебниках Истории? Или уже начали писать? Что та
Победа была ошибкой? Что все те герои были не героями? Вот так легко и
непринужденно решить это и стереть? Уничтожить память героев? Как они не
понимают, что это приводит к апатии и безразличию? Ведь нам еще предстоит
(придется!) после всего того, что с нами произошло (год назад, три года назад,
пять лет назад, два месяца назад – а как же все-таки с нами могло такое
произойти?), собирать себя по осколкам, чинить себя, исправлять, реанимировать.
Всё – осколки. И мы – осколки. И будет еще много осколков. И много разорванных
времен… Вопрос лишь в том, удастся ли когда-нибудь склеить эти осколки. Сможем
ли мы починить себя, исправить, реанимировать? Если, конечно, захотим. Если, конечно,
поймем, что это надо сделать. Ведь то, как теперь, не работает. И не сработает.
В конце концов мы пришли в XXI-й век с хвостом в две Мировые войны, не так ли?
Вот говорим: новое время, новый мир, что мир никогда не
будет прежним… но мы ведь пока донашиваем ХХ век. Все еще. Осознаем мы это или
нет. Это как с одеждой, из которой ты давно уже вырос, но никак не хочешь ее
выбросить. Может, потому, что пока не нашли новую по размеру? Наша старая
одежда – это те проблемы и задачи, которые не решались и не решились в ХХ веке
(чаще всего были заморожены). Впрочем, тебе никогда не нравилось наше время. Во
все времена…
29 сентября, пятница.
– Привет, папа.
– О! Привет! Как ты меня нашла?
– Это было не трудно. Ты в последнее время часто ходишь в
это кафе.
– Понятно… Что-то хочешь заказать?
– Нет. У меня выступление сегодня, помнишь? Я уже иду туда.
Ты ведь будешь?
– Да, конечно! Еще немного посижу тут и приду.
– Смотри же! Буду ждать тебя, папа.
– Конечно! Конечно!
– Вот и хорошо. Пока. Жду!
Сирена скорой помощи. То близко. То далеко.
Очередной глоток коньяка: теперешние 20+ дальше от нас, чем
мы от тех, кто родился в 40-х или даже 20-х годах прошлого века.
ТЕЛЕГРАМ–КАНАЛ: В Республику Армения из Арцаха
прибыли 88780 граждан.
Хотя и не ощущается. Приход осени не
всегда ощущаешь. А вот весну пропустить
никак невозможно. Помнишь. Абрикосы зацвели. Опять. они первыми зацветают. Тот
тут, то там. На очереди были вишня, сирень, пшат (ах, этот майский запах
пшата!). Если честно, почувствовал себя застигнутым врасплох этим цветением.
Кажется, не ожидал. Хотя и с чего им не зацвести? Точно помнишь, что подумал:
“Ох, абрикосы зацвели!” И как-то засмущался почему-то. Это как вдруг слышишь
среди оркестра одну единственную скрипку. Пронзительную, чистую, нагую. Тогда
тоже смущаешься. Обнаженности. Обнаженность всегда смущает. Ведь нагота, как
правило, стесняет. Всегда завидовал тем, кого не стесняет нагота. Фортепьяно, к
слову, никогда так не может обнажаться. Оно сдержаннее, философичнее,
задумчивее. Попробуй заставить фортепианную сонату раздеться до скрипичной. Не
выйдет. Скрипка всегда нескромно разодета или раздета. И поэтому: “Ох, абрикосы
зацвели!” Смотрел, отводил взгляд, но потом снова смотрел сквозь это смущение
(не мог не смотреть!), и удивлялся себе, что не ожидал. Удивлялся деревцам, что
вдруг посмели зацвести…
Когда в апреле пошел в Ереване снег,
все подумали, что весна будет холодной, дождливой, сырой. Но дождя сначала не
было, он пошел потом, и было странно тепло, даже душно, и дни весны
сопровождались вечной мигренью, как всегда.
Миша, Женя, Ян, Саша, Никита,
Сережа. Мы шли, и я рассказывал что-то про мой город, что-то про мою страну,
маленькую и сморщенную, подобную старушке (морщины по всему лицу от горных
цепей). Мне просто иногда необходимо рассказывать… Когда я рассказываю, мне
кажется, я вновь влюбляюсь в свой опостылевший город, в свою старую страну, и
она уже не кажется мне такой старой (“эта церковь совсем новая, смотри, 17-го
века…”), и я снова перестаю себя в ней чувствовать эмигрантом в своей же
собственной стране, затерявшимся в тенях какой-то триумфальной арки…
Дождь, который пошел потом, был
какой-то жидкий и очень мокрый. Таким мокрым дожди в Ереване бывают только
весной. Но не знаешь почему. Вообще, чем дольше живешь, тем меньше понимаешь,
как жить. Мы почти ничего не знаем, думал ты весной. Только вот абрикосы
зацвели, видел ты. Опять. Они первыми зацветают. То тут, то там. Ты знал тогда,
весной, что на очереди вишня, сирень, пшат (ах, этот майский запах пшата!)...
Впрочем, каждый год ждешь прихода весны. Как будто весной будет лучше. Что-то
поменяется. И поэтому думаешь каждый раз: вот бы добраться до весны! И каждый
раз ждешь этих изменений. Но ты уже весной сомневался: ничего не изменится,
разве что станет теплее…
И вот теперь весна прыгнула в осень.
Минуя лето.
Сирена скорой помощи. То близко. То далеко. По-прежнему 29
сентября, пятница.
ТЕЛЕГРАМ–КАНАЛ: В Республику Армения из Арцаха
прибыли 93000 граждан.
– Посмотрите, какие они свободные!
Барменша посмотрела из окна кафе на
улицу, куда смотрел и ты и, указывая на туристов, что-то громко обсуждающих на
каком-то итальянском или испанском, сказала:
– Посмотрите, какие они свободные!
И ты думаешь: эта внутренняя свобода
идет от того, что эти люди счастливы. Когда человек счастлив, он свободен. Или
наоборот все же? Раньше ты думал, что абсолютно свободный человек – это
абсолютно одинокий человек. Теперь все же, что абсолютно свободный человек –
это человек абсолютно счастливый. Неужели условием для счастья является
свобода? Или все же наоборот? Что ж, может быть. Ясно то, что абсолютно
одинокий человек не может быть свободным (его несвобода именно в его
одиночестве, он несвободен, как в
панцире, наедине с собой), и тем
более счастливым. Вообще, человек всегда будет чувствовать себя одиноким в
любой вселенной. Покуда он человек. Понять, почувствовать, узнать другие миры,
другие существа бескрайнего Космоса он сможет лишь тогда, когда хоть немного
перестанет быть человеком. Навряд ли когда-нибудь это произойдет. Ведь за
последние десять тысяч лет человек не изменился ни на капельку. Даже странно.
Так что нет никакой уверенности, что дело сдвинется с мертвой точки в ближайшие
десять тысяч лет…
ТЕЛЕГРАМ–КАНАЛ: В Республику Армения из Арцаха
прибыли 97735 граждан.
Сирена скорой помощи. То близко. То
далеко.
– Привет.
– О, привет, дорогая! Как ты? Ты
плохо спала?
– Сволочь! Ты же знаешь: спать не
трудно, трудно просыпаться.
– Зато при бессоннице Земля
вращается в десять раз медленнее. Ты думала об этом?
– Думала. Не ты ж один такой умный,
дорогой. Просто я не знаю, что писать. Я как будто мертвая.
– У тебя же есть старые. Когда
переписываешь от руки старый, заброшенный текст, он свежеет. Потому что никогда
не переписываешь так, как было. Что-то обязательно поменяешь, сократишь,
добавишь. Это как с болезнью. Каждый раз заболевая, выздоравливаешь
преображенным…
– Нет у меня старых текстов. Я же не
ты.
– Хватит ныть! Слушай! Есть один
секрет, ты об этом, конечно, знаешь, просто напоминаю (этот секрет есть только
у нас, и он нас спасает). Если смотреть на события как на сюжеты, а на людей,
как на персонажей, то становится легче переносить невзгоды (“а как это было бы
в книге?”). Так мы можем выжить. И этот секрет не раз будет нас спасать.
– То есть постоянно раздваиваться?
То есть постоянно абстрагироваться? То есть постоянно находиться в режиме
РАБОТЫ?
– Ты знаешь другой способ выжить? Я
– нет.
– А ты это мне говоришь или себе?
– Ари гркем[1]. И тогда не будет так
страшно.
– Тогда будет страшнее, когда ты
отпустишь.
– Не отпущу. Ведь вместе умирать не
так страшно.
– Сам идиот, дорогой. Пойду-ка я
домой и тоже буду напиваться.
– Надеюсь, когда ты напьешься, ты
позвонишь не бывшим, а мне!
– А что? Нам обоим понравилось. Ни
ты, ни я не из тех, кто отказывает себе в том, что уже однажды понравилось.
– Да я о разговорах про литературу!
– Постой! Знаешь, что наша жизнь?
– Честно? Уже нет…
– Наша жизнь – это всегда от ожидания к воспоминаниям.
– Это с
сексом так – от ожидания к воспоминаниям, дорогой.
– Пока,
дорогая…
29 сентября, пятница. Делаешь
очередной глоток коньяка, с удивлением обнаруживаешь, что бокал опять пуст,
жестом просишь барменшу повторить и слышишь, как рядом двое очень молодых парней
переговариваются:
– Ахпер[2], войны не будет. Знаешь, мне
какой важный человек это сказал?
– Ахпер, а я говорю будет! Вот
увидишь! А знаешь, мне какой важный
человек сказал это?
Думаешь: войны не должны быть
единственным путем к изменению мира! Пожалуйста!
И пока ты это думаешь, кафе начинает
заполняться посетителями. Все больше и больше. Все молодые. Все очень молодые.
Непозволительно молодые. Один ты старый. И музыка становится все громче и
громче. От громкой, непрекращающейся музыки лишь одно спасение: танцевать.
Только так можно противопоставить что-то этой музыке. Но никто не танцует. И ты
не можешь. Слишком выпил, слишком постарел.
ТЕЛЕГРАМ–КАНАЛ: В Республику Армения из Арцаха
прибыли 98929 граждан.
– Я обиделась на тебя, папа! Ты не
пришел!
– В общем, я обиделась. А теперь
расплатись и пойдем…
– Как у тебя все прошло? Ну, твое
выступление.
– Хорошо! Потом задавали вопросы.
– Папа, расплатись и пойдем. Я
устала. И ты устал.
– Да… Я очень устал. Ты не знаешь?
Неужели мы обречены на то, чтоб ехать и так никуда и не доехать?
– Вставай уже! Ты тяжелый… Только не
падай… Папа… Папа?! Папа! Папа!!!
То далеко. То близко, близко, близко.
5.11.2023
