автомобиле
И вылетала с выхлопом
в трубу.
Владимир Высоцкий
***
Помните, как было в «Колыбели для кошки» Воннегута? «Когда я был моложе – две жены тому назад, 250 тысяч сигарет тому назад, три тысячи литров спиртного тому назад...»
Так вот. Когда я был моложе – одну жену тому назад, 250 тысяч пачек сигарет тому назад, 5 тысяч литров спиртного тому назад – жизнь только начиналась. Да, пожалуй, что так. Ведь как только она должна была начаться по-настоящему – после последнего звонка, аттестата зрелости, выпускного бала, – грянул август, потом сентябрь, потом стремительно распался на лоскутки декабрь… И это был 1991 год. И казалось, что, не успев начаться, жизнь остановилась.
Опять (однажды она так же остановилась: 7 декабря 1988 года, когда случилось то Землетрясение). Ушли даже тараканы. Знаете, это правда! Тараканы исчезли! Раньше нет-нет, да и можно было увидеть их (зайдешь на кухню ночью с целью диверсии на холодильник, включишь свет, а они – врассыпную). Но с тех пор, как газ ушел из Армении, тараканы все исчезли.
***
Я видел плачущих мужчин. Правда, на кадрах записи концерта. Это было сразу после землетрясения в Спитаке. Туда, в зону бедствия, приехали Спиваков с «Виртуозами», Алла Демидова и Елена Образцова. Это был какой-то маленький зал, чудом уцелевший. В зале – мужчины, женщины, в пальто, в шапках. Черные. Черные от горя. И тогда началось. Заиграла скрипка – высоко, тонко, в поднебесье (ария из «Страстей по Матфею» Баха), и Образцова запела, и Алла Демидова начала читать «Реквием» Ахматовой. Исполняли, и слезы текли по щекам: Спиваков, Образцова, Демидова (и видно, как у нее потекла тушь)… Но тут оператор (гений!) сделал поразительное: повернул камеру в зал... Женщины быстро-быстро вытирали глаза платками. Плакали и мужчины. Небритые, черные. Черные от горя. Сдерживались, но не могли сдержаться.
***
А потом наступила эпоха страшных зим, и все жили в эту эпоху и не знали, когда она закончится. Вокруг не было других красок. Была сплошная серость. Потому что был январь. Потому что была зима… Ужасное время года. Покрасневшие от холодной воды руки мамы и черный силуэт отца, сидящего у погасшей, опустошенной железной печки в пальто ночи напролет. Отец (боже! Ему в 91-м году было 44 года!) сутками не мог заснуть и только курил свои сигареты без фильтра «Астра». Был еще отвратительный, тошнотворный запах керосина и сухого спирта. И понимание, что жизнь родителей разделилась на до и после, что они никак не могли приспособиться к новой жизни, будучи уже взрослыми-молодыми: ведь рухнула целая империя с ее размеренной, предсказуемой жизнью, рухнуло целое мироощущение, и границы Вселенной сузились до одной комнаты, единственно отапливаемой в квартире.
Учреждения в Ереване стояли, потому что там не топили; стояли заводы, потому что не было электричества. Каждая семья топила свои печки чем попало: старой обувью, тряпками, книгами… Лучше всего горела резина (но от нее было много дыма) и… особенно хорошо – собрание сочинений вождя мирового пролетариата. Магазины были пусты, хлеб продавали по талонам (250 г на душу). В нашем хлебном магазине продавщица ставила на талонах крестики, а ее сменщица – нолики. И мы смеялись над этим или делали вид, что все это смешно.
Казалось, ереванцы жили по инерции. Старики, не выдерживая холодных зим, умирали. Гробы стоили очень дорого, и не всякая семья могла себе позволить гроб. Гробы брали напрокат. Так говорили. И известна была шутка того времени:
– Ради бога, не помри вдруг: денег нет!
***
– Па, зачем тебе «Справочник военного штурмана»? В печку?
– Па, зачем тебе насадка для шланга с шестью режимами? У нас и садика-то нет...
– Па, зачем тебе «Немецко-японский словарь фразеологизмов»?
– Па, зачем тебе центрифуга? – Пришел однажды весь счастливый. В каком-то НИИ хотели выбросить, потому что она испортилась, так папа попросил отдать ему: «Починю, буду использовать!»
На все эти вопросы был один ответ:
– А если понадобится, и у нас не будет? Или кто-то попросит, а у нас нет? Думай, что говоришь!
Что надо было ответить на это? Инженерный пытливый ум!
***
Но ереванцы не смеялись. Очень редко можно было увидеть на улице смеющегося человека. Такого не бывало. А если кто и смеялся, значит, наверняка это был псих какой-нибудь. Психов развелось очень много. Часто можно было встретить идущую по улице молодую, очень красивую девушку, говорящую с собой и даже жестикулирующую (тогда еще не было мобильных телефонов с гарнитурой). Ходили слухи, что неопасных выпустили на волю, потому что больницы не отапливались и кормить психов было нечем. Оставили только буйных и маньяков, хотя люди и утверждали, что выпустили всех…
Тогда у нас и образовалась компания, которая уже через месяц разделилась по половому признаку на пары (мж, мж, мж, мж, мж...). Думаю, все это так быстро случилось, потому что не было ни света, ни кафе, ни кино – ничего не было. Мы, окончившие школу в 91-м году, очутились в некоем мире, где, казалось, взорвалась водородная бомба. Летом мы собирались в парках, скверах, а с наступлением темноты расходились по скамейкам и целовались до посинения. Зимой «расфасовывались» по станциям метро, где было чуть теплее, чем на поверхности земли. Правда, целоваться так страстно уже не представлялось возможным: строгие, укоризненные взгляды контролерш не давали расслабиться и внушали чувство вины за счастье. Наверное, в этом тоже заключалось полученное в СССР воспитание: быть счастливым стыдно, быть богатым стыдно, знать, что хочешь в этой жизни, стыдно…
Иногда мы устраивали вечеринки с танцами. Клеммы для батареек магнитофона проводами соединяли с телефонными розетками и ставили молодого тогда Стинга, молодую тогда Шаде. Если находились деньги, покупали водку. А если были богаты, покупали пол-литровую банку томатной пасты и приготовляли «Кровавую Мэри», а потом начинали танцевать. Попарно, по половому признаку, чтоб согреться (мж, мж, мж, мж, мж...).
***
Мы – молодожены, живем на квартире знакомых дяди, уехавших в Россию. И однажды папа решает – поскольку мама была в отъезде – проявить заботу. Звонит, справляется, как мы, то-се. Я – на работе, так что говорит он с женой. Наконец, не зная, о чем еще спросить, выдает:
– Этот подлец опять голышом спит? Скажи ему, простудится!
Жену начинает разбирать смех, но, проглотив хохот, отвечает:
– Не всегда, дядь Грачик, не всегда...
***
А жизнь… Жизнь все же продолжалась. И мы с другом (привет тебе, друг мой, в Канаду!) очень рано стали папами. Тогда только начали давать свет, хотя до возвращения газа и исчезновения железных печек было далеко. Старшая родилась в конце октября 97-го года, и когда наступил декабрь, начался период, когда она решила не спать. Вообще!
– Пожалуйста, покачай немного. Я хоть на минут тридцать... только сомкну глаза...
Я понял, что жена стоит на пути в тот самый дом, где живут несколько Наполеонов, пара Эйнштейнов, и, надев носки, свитер, без штанов (зрелище не для слабонервных), взял дочку на руки и стал делать по комнате круги. Чтоб не вырубиться на ходу, стал петь (4 часа ночи). У меня нет ни голоса, ни слуха. Но я пел! Пошли 90 минут Jesus Christ Superstar, потом 90 минут «The Wall» Pink Floyd. Kогда начало светать, отчаяние овладело мной. В итоге я решился на подвиг: запел на немецком, не зная, конечно, немецкого. От Бетховена дочка, конечно же, не заснула, но зато проснулась жена. Она открыла левый глаз и произнесла:
– А, может, если ты перестанешь петь, она заснет?
Естественно, я обиделся и замолчал... МУЗЫКА замолчала во мне!.. А дочка... Дочка вздохнула пару раз и моментально заснула.
Начинался день, а вместе с тем днем продолжалась и жизнь. И летела, летела с тех пор с реактивной скоростью, как будто хотела что-то наверстать и вернуть из упущенного.
Ереван
(читать с сайта)
