Ованес АЗНАУРЯН
РАССКАЗЫ
RETRO–РАССКАЗ
Старая квартира находилась на пятом этаже пятиэтажного дома, в
старой части города... Из спальной комнаты по винтовой лестнице
можно было попасть на чердак, оборудованный под кабинет, где он и
работал. В гостиной на стенах были развешаны черно–белые фотографии
людей, ни ему, ни ей не знакомых. Помимо старого черно-белого
телевизора здесь находились еще старый диван, два обшарпанных
кресла и журнальных столик. На нем теперь стояли уже пустые
кофейные чашки и пепельница, наполненная пеплом и окурками,
половина из которых были красные от губной помады, как будто
закапанные кровью. Она курила столько же, сколько и он, но это не
смущало ни его, ни ее...
Он и она прожили в этой старой квартире уже пять лет. Когда они
поселились в ней, здесь было все так же, как и теперь. Они ничего
не поменяли в ней, да и по условиям найма не имели права что-либо
менять. Поскольку квартира была действительно очень старой, то они
прозвали ее «Retro». Здесь все напоминало о старине: и телефон,
который стоял в прихожей, и книжные шкафы, которые были в спальне,
в гостиной, прихожей, в кабинете и на балконе, и кухонная посуда –
все это напоминало старую жизнь, жизнь мам, пап, дедушек и бабушек.
Он и она нашли в этой квартире старый проигрыватель с пластинками
Эдит Пиаф, которые и крутили с утра до вечера...
Теперь он сидел за журнальным столиком и курил очередную
сигарету.
Он не смотрел на нее, но прекрасно знал, что она делает: достает из серванта свои фотографии и кладет себе в сумочку; кожаный ее чемодан стоял в прихожей, готовый, как верный пес, пойти за своей хозяйкой куда угодно. Женщина была в плаще, сапожках, и от нее пахло agua di loewe el. Она уходила от него, и он понимал это, но не хотел верить. Обычно ведь до самого последнего не веришь, что от тебя уходит женщина, и он вспомнил лишь, что всегда боялся, что это вот так и произойдет: осенью, когда идет дождь. За окном теперь моросил дождь, дул ветер и опадали листья с деревьев, и было холодно, и от этого холода никуда нельзя было деться. – Ну, все, – сказала она. – Теперь я ухожу. – Останься... – попросил он. – Зачем? – спросила она. – Я тебя люблю, – попытался объяснить он. Ее глаза стали мутными от слез. – Ты неудачник, – сказала она, – и ты это прекрасно знаешь. Я не хочу жить с неудачником. Живя с тобой, я сама стала неудачницей. Я не хочу... – Она встала, закинула за плечо сумочку и вышла из комнаты. В прихожей она взяла свой большой чемодан на маленьких колесиках, и он услышал, как она его волочет к двери. А потом он вздрогнул, услышав, как хлопнула дверь. Как выстрел... Он встал, включил проигрыватель с пластинкой Эдит Пиаф и подошел к окну. Поглядел на дождь, на то, как с шипением проносятся машины и как идут пешеходы – кто с зонтиком, кто без... А потом открыл окно и выбросил себя в дождь. Ничего не изменилось: по-прежнему моросил дождь, по-прежнему дул ветер, срывающий пожелтевшие листья с деревьев, и по-прежнему пела Эдит Пиаф. Женщина в это время уже села в грязный переполненный автобус, который увозил ее на другой, не старый конец города, и криков дворничихи она уже не могла услышать: – Ваааай! Амааан! Помогите! Мужчина выпал из окна! Помогите! Амааан!
Он не смотрел на нее, но прекрасно знал, что она делает: достает из серванта свои фотографии и кладет себе в сумочку; кожаный ее чемодан стоял в прихожей, готовый, как верный пес, пойти за своей хозяйкой куда угодно. Женщина была в плаще, сапожках, и от нее пахло agua di loewe el. Она уходила от него, и он понимал это, но не хотел верить. Обычно ведь до самого последнего не веришь, что от тебя уходит женщина, и он вспомнил лишь, что всегда боялся, что это вот так и произойдет: осенью, когда идет дождь. За окном теперь моросил дождь, дул ветер и опадали листья с деревьев, и было холодно, и от этого холода никуда нельзя было деться. – Ну, все, – сказала она. – Теперь я ухожу. – Останься... – попросил он. – Зачем? – спросила она. – Я тебя люблю, – попытался объяснить он. Ее глаза стали мутными от слез. – Ты неудачник, – сказала она, – и ты это прекрасно знаешь. Я не хочу жить с неудачником. Живя с тобой, я сама стала неудачницей. Я не хочу... – Она встала, закинула за плечо сумочку и вышла из комнаты. В прихожей она взяла свой большой чемодан на маленьких колесиках, и он услышал, как она его волочет к двери. А потом он вздрогнул, услышав, как хлопнула дверь. Как выстрел... Он встал, включил проигрыватель с пластинкой Эдит Пиаф и подошел к окну. Поглядел на дождь, на то, как с шипением проносятся машины и как идут пешеходы – кто с зонтиком, кто без... А потом открыл окно и выбросил себя в дождь. Ничего не изменилось: по-прежнему моросил дождь, по-прежнему дул ветер, срывающий пожелтевшие листья с деревьев, и по-прежнему пела Эдит Пиаф. Женщина в это время уже села в грязный переполненный автобус, который увозил ее на другой, не старый конец города, и криков дворничихи она уже не могла услышать: – Ваааай! Амааан! Помогите! Мужчина выпал из окна! Помогите! Амааан!
ЛЕТО, И ИДЕТ ДОЖДЬ
Большая гостиная в небольшом загородном доме. Большие окна
гостиной и стеклянная дверь выходят в сад. Там идет дождь. В
гостиной полумрак. Горит жарко камин, и свет от него падает на пол.
На камине две толстые свечи в подсвечниках, две черные статуэтки, а
в центре – черный кувшин; в нем увядшие цветы. Над камином висит
картина в простой раме, натюрморт: стол, на нем фрукты, овощи и
почему-то ветка сирени. Здесь, в гостиной, много картин, больших и
малых. Одна картина висит на стене между двумя окнами и
представляет собой пейзаж: лесная поляна, залитая солнцем…
За окном идет дождь.
Другая стена занята книжными полками, но большая часть книг
находится наверху, в кабинете. На книжных полках, висящих в
шахматном порядке, опять статуэтки, мраморные и глиняные, и опять
свечи. В гостиной вообще много свечей в красивых подсвечниках.
Вдоль стен – диваны и кресла в зеленой обивке. Там, где диваны
образуют угол, стоит журнальный столик; на нем – большая
хрустальная пепельница.
Гостиная, несмотря на огромные кресла, просторна, и центр ее
свободен. Пол устлан зеленым ковром. Полумрак, трещат дрова в
камине, и слышно, как в саду идет дождь. Лето, конец июля…
На одном из диванов, перед которым столик с пепельницей,
полулежит молодая красивая женщина. Она читает книгу. Над ней горит
бра, и от этого полумрак в остальной части комнаты кажется еще
гуще. Слышно, как через равные промежутки времени женщина
переворачивает очередную страницу. Ее ноги укрыты зеленым пледом,
на плечи накинута белая треугольная шаль. Женщина читает и время от
времени смотрит в окно. Она видит, как там идет дождь. Камин горит
ярко, но женщина не смотрит на камин: она опять читает.
Слышно, как подъезжает автомобиль. Женщина отрывается от книги.
Автомобиль проезжает совсем близко от дома, потом исчезает за
квадратами окон и прямоугольником двери. Через минуту гул мотора
затихает, и опять идет дождь. Захлопывается дверца автомобиля,
слышен шелест шагов по мокрой траве. Через заднюю дверь шаги входят
в дом и по деревянной лестнице поднимаются на второй этаж. Шаги
затихают. Женщина опять принимается читать. Снова шаги; они
спускаются вниз, и женщина поглубже устраивается на диване. Дверь в
гостиную открывается, входит молодой мужчина; женщина не
onbnp`whb`erq к нему. Мужчина же, наоборот, входя, бросает взгляд
на нее, а потом усаживается на пол перед камином, спиной к женщине.
Он закуривает, бросает спичку в огонь и туда же стряхивает пепел;
его лицо освещает огонь. Женщина все еще лежит на диване; рядом с
ней – раскрытая книга. Женщина смотрит на мужчину, а мужчина
смотрит на огонь в камине.
Ничего не случилось, может быть; просто лето, и идет дождь. И
еще: никогда больше не будет так, как раньше.
ГРОЗА
Гроза взорвалась неожиданно, вдруг, и люди бросились в
магазины, подъезды домов, в телефонные будки, под навесы. Гром, как
верный слуга, следовал за молнией, и тяжелые капли дождя лопались,
пузырясь и ударяясь о крыши автомобилей и почерневший сразу
асфальт. Улицы опустели, и было такое впечатление, что сразу
наступил вечер.
Под навесом Кукольного театра в Ереване собралась внушительная
толпа спасавшихся от грозы. Ряды «выброшенных на берег» все время
пополнялись. Когда мужчина добежал до Кукольного театра, женщина
уже стояла там, под навесом… Мужчина отдышался, вытер платком лицо,
руки, закурил.
Рядом стояли две старушки.
– …моя дочка родила ему двух сыновей, а он бросил их и уехал в
Москву,– сказала одна из них.
– Сволочи мужчины, что и говорить,– сказала другая.
– Да, все теперь поменялось!
– А мой сын поехал в Америку, учиться. Скажите мне, зачем ему
Америка?
– Сейчас многие уезжают. А разве раньше было такое?
– Нет, конечно!
– Раньше все хорошо было. А теперь все – сплошная торговля. Вот
моя дочка окончила консерваторию, и что? Осталась с двумя детьми на
руках. И денег все время не хватает.
– А вы слышали? Атомную станцию снова закроют!
– Нет, не слышала. Я только знаю, что цены опять поднимутся…
– Ужас! А вам сын разве не посылает доллары?
– Нет, что вы! Он сам там еле перебивается. Пишет, что хочет
жениться на американке.
– Ужас! Отговорите, отговорите!
– Говорят, для гражданства это нужно. Сын говорит, вот женюсь и
тебя, мама, заберу к себе в Америку. А я и думаю, зачем мне нужна
Америка? Чего я там не видела?
– Да… Раньше жили, и все было хорошо. А теперь?
Мужчина улыбнулся и заметил, что молодая женщина рядом тоже
улыбнулась.
– О времена, о нравы! – тихо сказал мужчина.
Женщина опять улыбнулась.
– А молодежь! – продолжала одна из старушек.– Какая молодежь
пошла!
– И правда,– согласилась другая. – Одеваются, как испорченные
какие-то. Стыдно смотреть! Юбки до пупка! Трусики видны! А эти
брюки! Ужас! Кто раньше надевал брюки? Какая порядочная девушка?
Стыд! Что же мужчинам надевать, юбки, что ли?
– А, по-вашему, женщины должны носить исключительно чадру?
Это сказала молодая женщина. Старушки сверкнули глазами.
– Нет! Задницу показывать мужчинам!– парировала одна из них.
Мужчина шепнул молодой женщине:
– Молчите, не спорьте. Все равно победят они.
Женщина сказала:
– Вы правы. Спорить бессмысленно.
Но старушки не успокаивались, и вскоре толпа под навесом
Кукольного театра разделилась на два враждующих лагеря.
Мужчина сказал женщине:
– Знаете, дождь, кажется, поутих. За перекрестком стоит моя
машина. Давайте добежим до машины и спасемся.
– Побежали!– сказала женщина.
Когда они сели в машину, женщина рассмеялась.
– Чему вы смеетесь?– спросил мужчина.
– Да так… Впервые в жизни сажусь в машину к незнакомому
мужчине.
– Бывает,– сказал мужчина.– Куда поедем?
– Домой.
– Куда?
И женщина назвала улицу, на которой она жила. Они поехали.
– Как вас зовут?
– Вот так сразу?
– Почему бы нет?
– Не знаю.
– Вы думаете подобно тем старушкам, что все мужчины – сволочи?
– Ну, не сволочи, но сволочное в них все-таки есть.
Мужчина рассмеялся. Потом сказал:
– А знаете, я не плохой…
– Вы просто очень скромный!– улыбнулась женщина.
– И вы все так же не хотите сказать, как вас зовут?
– Не хочу. Я ханжа.
– Не похоже.
– Вы так думаете?
– Да.
– В таком случае, меня зовут Кара, Карина...
– А вы говорите, что ханжа! Женщина с таким именем не может
быть ханжой.
Женщина сказала:
– На мне всего лишь нет чадры.
– А меня зовут…– И мужчина сказал, как его зовут, а потом
включил магнитофон.
– Мне очень нравится эта песня,– сказала женщина.
– Мне тоже. Странно, правда?
– Да. Странно.
Помолчали. Мужчина подумал: какой-то сегодня сумасшедший день:
очередная утренняя ссора, неудачи на работе, потом эта гроза, эта
молодая женщина…
– Вы замужем?
– Вам не видно?
– Имеете в виду кольцо?
– Именно.
– Вижу.
– Еще вопросы будут?
– Нет. Вопросов больше нет.
– И правильно.
Они помолчали. Женщина смотрела прямо перед собой, а мужчина
смотрел на нее – господи, какой у нее профиль! – и думал, что
сегодня он пойдет и напьется. И пусть пропадет все пропадом!
Он высадил женщину в конце Проспекта – гроза к тому времени уже
прошла – и поехал в бар «Барон». Было решено, что он завтра подаст
на развод. Это был уже второй развод в его жизни.
ЯН И ЭЛИБИ
Вечер. За окном темно, октябрь, моросит дождь. Муж и жена сидят
за кухонным столом, ужинают. Монотонно гудит холодильник, на
электрической плите – чайник, который ни за что не хочет закипaть.
Стены кухни покрашены в голубой цвет, и кухонная мебель тоже
голубого цвета. Но из-за желтой люстры все кажется желтым, грязным,
мутным.
Сидя за кухонным столом, Ян видит, что в прихожей горит свет.
Нужно пойти и выключить, думает он, но продолжает сидеть. Он
нервничает оттого, что чайник так долго не закипает.
Элиби ест и одновременно думает, помыть ли после ужина посуду,
накопившуюся за день, или постирать белье, накопившееся за неделю.
Элиби размышляет над этим минут пять, потом, в конечном итоге,
решает оставить и то, и другое на завтра. Решив, она успокаивается
и косится на чайник.
Ян и Элиби молчат.
Ему больше не хочется есть салат, приготовленный женой из
вареной картошки и вареных яиц, тем более что Элиби переборщила с
перцем. Ян не любит острое. Ему сейчас хочется чаю, и он нервничает
все больше и больше. Он перестает есть и смотрит на стену, поверх
головы жены.
Она чувствует, что муж сердит на нее, но не понимает, почему.
Она перебирает в памяти весь этот дождливый октябрьский день, с
утра и до этой вечерней минуты, но не может вспомнить ничего
ТАКОГО. Нет, думает Элиби, совесть моя чиста. Просто он не в духе.
Может, что-то случилось на работе, и я его нервирую. Но при чем тут
я?
Элиби встает, выливает из чайника немного воды в раковину и
снова ставит чайник на плиту.
– Так скорее закипит, – говорит она и садится на свое место.
– Могла и раньше догадаться, – ворчит Ян и снова смотрит в одну
точку.
– А ты где был?– язвит Элиби. – Подсказал бы, раз умный!
Ян ничего не отвечает жене и чувствует, что сейчас взорвется.
Секунд шесть-семь он учащенно дышит, но потом неожиданно для себя
успокаивается и размышляет уже спокойно.
Ведь как бывает, думает Ян. Оказывается, через два месяца все
проходит. Исчезает бесследно, как будто и не было ничего.
Оказывается, через два месяца семейная жизнь убивает своей
обыденностью, и остается только этот желтый свет. Страшно подумать,
что через два месяца все затухает, и такое создается впечатление,
будто сразу задули тысячу свечей. Через два месяца можно прийти к
тому, что совершена ошибка, большая, большая ошибка! А кто виноват?
Не знаешь. Наверное, никто. Просто в жизни так бывает. И тебе
кажется, что что-то ушло и не вернется больше никогда. И что ты до
неузнаваемости изменился...
Все ушло, думает Ян. Стерлось. И мог ли кто-нибудь
предположить, что все то неистовство, безумство погрязнет в болоте
обыденности? Что все сведется к тому, чтоб идти на работу,
возвращаться домой, есть и спать? Где любовь, боже мой? Куда она
подевалась? Ведь была же! Честное слово, была! И какая!..
– Этот чайник сегодня не закипит!– кричит Ян.
Элиби спокойно отвечает:
– А ты займись чем-нибудь, – она встает и уходит из кухни в
комнату.
Тут что-то очень тяжелое сдавливает Яну грудь, и он кричит.
Громко, очень громко!
– Эй, ты! Не смей мне указывать, что делать! Слышишь? …. твою
мать! Не сметь больше!
В ответ, конечно, тоже крик. Истошный крик Элиби:
– Что ты на меня взъелся, а? Что случилось? Что я сделала? В
чем я провинилась? Что с тобой вообще происходит?..
Ян закуривает и выходит на балкон. Там темно. Слышно, как
моросит дождь. «Неужели за два месяца можно разлюбить человека,
которого обожал?! Ведь я ее больше не люблю! Не люблю! НЕ ЛЮБЛЮ!!!»
Элиби лежит на диване в комнате и тихо плачет. И думает о том,
что Ян очень изменился. А, может, он и был таким? Просто до
женитьбы не было случая этим чертам его характера проявиться?
«Не знаю, боже мой, не знаю!..»
Ян же стоит на балконе и сквозь стекло двери видит, как из
чайника валит пар. Пар, как и все остальное, желтый. Все желтое,
грязное, мутное.
Ян не знает, как быть дальше.
Ян не знает, как жить дальше.
НА БЕРЕГУ САЛАТОВОГО МОРЯ
1
– Сако! Открой глаза! Сако, пора вставать! Ну, давай, милый!
Опоздаешь в школу. Учительница опять сердиться будет. Я тебе уже
приготовила бутерброды… Вставай, милый…
Сако открыл глаза и, прислушавшись к непрекращающемуся гулу
моря, улыбнулся. Начинался еще один день на море, еще один день
отпуска, еще один день покоя. Сако надел шорты, майку и начал
варить кофе. Старый мамин кипятильник, как и большую кружку с
изображением Эйфелевой башни, Сако всегда брал с собой. В любой
поездке кофе был чуть ли не самым важным атрибутом. Даже важнее
фотокамеры и телефона, начиненного facebook и Skype. Ведь без кофе
не мог начаться ни один день в его жизни.
Сако приготовил кофе и, заперев номер на ключ, пошел с кружкой
на берег, где он, как обычно, сел на скамейку и закурил. Ветром
порванные в клочья облака были высоко, и море, всю ночь
подвергавшееся ударам молний – ночью была гроза – не сердилось,
обещало быть добрым и катило невысокие волны на черный прибрежный
песок.
Когда взошло солнце, облака окрасились в разные цвета, и море
очень далеко, вплоть до горизонта, стало синим, чуть ближе
приобрело фиолетовый оттенок, а потом, до самого берега, стало
салатовым. Салатовое море, подумал Сако, улыбнувшись. Он вдохнул
солоноватый морской воздух и, посмотрев на часы – было ровно восемь
– сделал глоток кофе. Наверное, ее сегодня не будет, подумал он о
девушке с плэером, и ему стало грустно.
Девушки не было. Сако не знал, кто она и как ее зовут. Девушка
каждое утро с семи до восьми выходила на пробежку по набережной, и
Сако нравилось наблюдать за ней. Она была всегда в серой майке без
рукавов и узких синих спортивных шортах. Девушка была невысокого
роста, но у нее была очень красивая фигура, сложена она была
великолепно, и во всем ее крепком теле ощущалась манящая упругость.
Бегала она босиком, и это тоже нравилось Сако, как и завязанные в
хвостик волосы, и еще Сако нравилось то, что наушники от плэера ее
были того же цвета, что и ремешок ее часов, на которые она время от
времени смотрела во время пробежки,– белые. У девушки была
поразительная осанка, движения ее были пружинисты и плавны, и
бегала она, как пантера, сосредоточенно смотря прямо перед собой.
Сако нравилось, что у нее не узкие, а округлые полные бедра и
высокая грудь, и Сако догадывался, что под майкой девушка ничего не
надевала. За все эти пять дней отпуска Сако видел девушку с плэером
лишь во время утренней пробежки. Как ни старался он найти ее потом,
загорающую на пляже или купающуюся в море, ему это не удавалось, и
Сако оставалось лишь по утрам ходить на набережную и ждать, когда
девушка выйдет на пробежку. Кофе, сигареты, девушка и салатовое
море. Так начиналось каждое утро. Но в тот день девушки почему-то
не было.
Вместо девушки в то утро по волнообразной дорожке набережной
совершал пробежку какой-то старик. Старик был очень толстый, и за
ним бегала очень тощая собака – коккер-спаниэль с печальными
глазами. Старика Сако видел впервые.
Вместо девушки – старик,– подумал Сако.– Вот тебе и день!
А потом неожиданно заморосил дождь, что здесь часто бывало, и
тем не менее Сако подумал: «Это потому что девушки сегодня нету;
вот и дождь пошел». Но по сути Сако ничего не имел против дождика.
Ему всегда нравился дождь, что в городе, что на море. Тут, на море,
это было даже интереснее: казалось, от дождя море становится еще
более мокрым. «Вот допью кофе, пойду, поплаваю под дождем; вода все
равно теплая!» – подумал он.
Тогда Сако и увидел девушку. Она была еще очень далеко, в конце
дорожки, но он ее все равно узнал. Девушка была все в той же серой
майке и синих шортах. «Ты сегодня поздновато», – подумал Сако и
невольно улыбнулся. Он закурил, чтоб, когда девушка пробежит мимо
него, сделать вид, будто занят дымом от сигареты (он умел выпускать
дым кольцами), и вовсе не разглядывает ее, и очень надеялся, что
девушка так именно и подумает. Но когда она поравнялась с ним, и
Сако начал свою комедию с кольцами, девушка вдруг остановилась и
подошла к нему. Встав прямо перед ним, она достала из кармана
шортов сигарету и сказала:
– Зажигалка есть? Я забыла свою в номере.
– Есть.
Девушка села рядом с ним на скамейку. Закурила.
– Интересное море. Всегда дышит. И гудит.
– И еще оно салатовое, – почему-то сказал Сако. Он был очень
рад, что девушка заговорила с ним. Он бы сам никогда не решился
сделать это первым. И теперь что-то очень радостное зазвенело в
груди, заволновалось, и он даже забыл, что нужно пускать кольцами
дым. – Я не мог подумать, что вы курите.
– Это потому что я бегаю по утрам? – рассмеялась девушка. – Так
это не для здоровья, а чтобы сбросить вес. Знаете, мне осталось
какие-нибудь два-три килограмма сбросить. Так что я уже молодец!
Но все же от этих трех килограммов тоже нужно избавляться.
– А, может, не надо больше худеть? Так ведь… очень хорошо.
Жалко будет, если что-то убавится…
– Уйдет лишнее, – сказала с улыбкой девушка. – То, что нужно,
останется. Меня зовут Мадлена. Я из Гурии.
– Очень приятно. Я из Армении. Меня зовут Сако.
– Мне тоже приятно. Вы каждое утро сидите тут и смотрите на
море?
– Да. На море...
– Как вы сказали? Салатовое? Точно ведь! Оно салатовое!
Сако посмотрел на Мадлену (та продолжала смотреть прямо перед
собой, на море); у нее был удивительный профиль, прекрасно
отточенные нос, подбородок, скулы. А когда она повернулась к нему,
он разглядел, наконец, ее глаза. Сако подумал, что ничего подобного
он в жизни не видывал. Темно-карие, бездонные, они завораживали,
влекли вас, и вы так до конца и не понимали: эти глаза способны
погубить, уничтожить вас, или спасти, воскресить и вознести на
небеса.
– Скажите честно, вы разглядывали меня, когда я бегала? –
неожиданно спросила Мадлена.
Сако признался:
– Да... но я не извращенец и не маньяк.
– Почему извращенец? – удивилась Мадлена. – Это нормально, что
вы разглядывали. Женщины тоже разглядывают мужчин, но делают это
более умело.
– Так вы замечали?
– Конечно. Вы немного смешной. Вы не обижаетесь, что я это
говорю?
– Нет. Скорее, я это воспринимаю как комплимент.
– Вот и молодец. А комплимент мне – это то, что вы меня
разглядывали. Значит, я тоже молодец. Я хорошо поработала за эти
несколько месяцев. Я очень старалась, честно! Всякие диеты,
тренажеры… Вот только эти последние три килограмма самые трудные.
Нужно бороться с ними! – И лицо Мадлены сделалось упрямым.
– Вы тоже смешная, – сказал Сако и улыбнулся. Почему-то ему
показалось, что он знает Мадлену очень давно.
– Пойдем поплаваем? – Мадлена потушила уже вторую сигарету.
– Вот так сразу «пойдем поплаваем»? – удивился Сако.
– А вы предпочитаете сначала обменяться традиционными вопросами
всех отдыхающих? «Где остановилась, сколько плачу за комнату, как
дело обстоит с едой, не сыро ли в номерах, довольна ли хозяйкой»?
Сако рассмеялся:
– Вы правы. Пойдем плавать!
Толстый старик и его верный коккер-спаниель все бежали по
дорожке набережной. Старик окончательно запыхался и дышал с трудом.
У него раскраснелось лицо, и пот струился по его огромному животу и
такому же огромному лицу. Хотя, подумал Сако, это, может быть, от
дождя лицо у него мокрое…
В отличие от Сако Мадлена прекрасно умела плавать. Сако даже
позавидовал ей. Сам же он просто столбом стоял в воде, стараясь
сохранить равновесие от накатывающихся волн, да время от времени
нырял. Мадлена же была похожа на веселого нахального дельфинчика,
который резвится в воде и время от времени заливается веселым
смехом. Мадлена смеялась и говорила:
– Вы смешной, Сако, вы очень смешной! Вы такой беспомощный
оттого, что не умеете плавать!
Когда, наконец, вылезли из воды и легли на песок (дождик
перестал моросить, и даже выглянуло солнце), Мадлена спросила:
– Вы один?
– В смысле?
– Вы приехали один?
Сако ответил:
– Я всегда один…– Потом сам спросил: – А вы?
– Да я тоже. Я приехала с друзьями, но они мне надоели. К тому
же мои друзья тут нашли своих каких-то друзей. Так что получается,
что я тоже одна.
– С нами все ясно. Это диагноз, – рассмеялся Сако.
– Вы имеете в виду одиночество?
– Да.
– Тогда вы правы: это диагноз.
Сако удивился тому, что даже несмотря на то, что солнце исчезло
за облаками и опять заморосил дождь, море все равно оставалось
салатовым и не поменяло цвет. «Как будто светится внутренним
светом», – подумал он.
А потом они увидели, как старик, бежавший до этого по дорожке,
пошел к морю. Он встал у самой воды, сбросил с себя сандалии, снял
шорты и вошел в воду. Собака села на берегу и стала ждать, лениво
смотря на накатывающие волны и на чаек, которые молча реяли над
морем. «И почему здесь чайки не кричат?» – подумал Сако.
– Глупо было вот так, в майке, лезть в воду, – сказала Мадлен,
засмущавшись. – Теперь мне придется полежать тут до тех пор, пока
не высохнет. Так ведь не пойдешь через весь пляж.
– Пойдемте ко мне в номер. Я найду у себя, во что вы сможете
переодеться.
– Вы предлагаете мне пойти в ваш номер?
– Мы уже давно не дети, не так ли?
– Хорошо...
2
Стол был у окна. Сако сидел за столом, курил и смотрел на море.
Оно было по-прежнему салатовым, но, поскольку из-за облаков снова
выглянуло солнце, море постепенно стало темнеть и пошло темно-
зелеными полосами. Вскоре оно вовсе станет зеленым, а то и синим.
Сако подумал, что если облака уйдут, то море станет синим, как
небо. И еще Сако заметил, что оттого, что ветер усилился, волны
стали выше. «Наверное, вечером опять будет шторм», – подумал он. На
пляже было огромное количество людей, и чайки куда-то улетели.
– Что там с морем? Шумит сильнее, кажется? – спросила Мадлена с
кровати.
– Ветер усилился, – ответил Сако и потушил сигарету. – А старик
все плавает. Что-то он далеко заплыл.
Мадлена встала, подошла сзади, и обняла, прижалась к нему. И
тоже посмотрела в окно.
– Да, заплыл далеко. А собака по-прежнему на берегу. Слышишь?
Лает… Дай мне во что-то одеться. Майка и шорты вряд ли успели
высохнуть.
– Я думаю, рубашка тебя устроит?
– Вполне. Тем более, это так романтично! Всегда мечтала надеть
мужскую рубашку и курить, стоя у окна.
– Странные существа женщины! – улыбнулся Сако. – И мечты
странные.
– Зато у всех одинаковые.
– Какие же?
– Все очень просто. Чтоб мужик рядом был стоящий, от которого
можно будет народить стоящих детей.
– Понял.
Поцеловав его, Мадлена отошла к гардеробу, а Сако продолжал
смотреть на море. Собака старика истошно лаяла и бегала по берегу
туда-сюда. Старик же был уже очень далеко. Сако видел, как старик
взмахивает руками. «Плавает, значит», – подумал Сако, и как-то
успокоился. Закурил.
– Ну, как я тебе? – спросила Мадлена.
Сако повернулся к ней:
– В мужской рубашке на голое тело ты супер. – Он привлек ее к
себе и стал целовать и ласкать, но вдруг Мадлена резко оттолкнула
его.
– Что-то не так? – удивился Сако.
– Старика нет...
Сако встал и, натягивая на себя шорты и близоруко всматриваясь
вдаль, приговаривал:
– Скорее! Скорее!
– Смотри, он появился! – закричала Мадлен.
– Ага, видна только голова… он лицом вниз!
– Неужели на берегу никто не видит?!
Сако бросился к двери:
– Дом находится на возвышении, вот нам дальше и видно. С берега
старика не видать…
Сако выбежал из дома, выкрикивая: «Человек тонет! Человек
утонул!» – и побежал к месту, где был спасательный катер.
– Там… Человек тонет!
Толстый, круглый молодой человек в красном спасательном жилете
лежал на песке в тени катера и курил.
– Где, дорогой? Никто не тонет. Ничего не видно.
– Не видно, потому что он далеко, а волны высокие!!! – закричал
Сако, потеряв терпение. – Заведите мотор!!!
Прибежавший в это время второй спасатель подтвердил, что «есть
утопленник» и что «надо вытаскивать».
Сако пошел к тому месту, где старик оставил сандалии и шорты и
где истошно лаяла его собака, и где уже была Мадлена. Она успела
надеть свою серую майку (по-прежнему мокрую), а поверх накинула
рубашку Сако. Когда катер с противным хрустом врезался в песок и
спасатели стали вытаскивать старика на берег, держа его под мышки
(голова беспомощно моталась вправо, влево...), Сако понял, что
старик уже мертв. Собака прыгала вокруг старика, лаяла, не понимая,
очевидно, что старика уже нет в живых, и мешала спасателям и
подъехавшей скорой помощи, которые все же пытались старика спасти,
выкачивая из него воду-пену. Когда приехавшая полиция переговорила,
отойдя в сторону, с врачами скорой помощи, тело старика накрыли
белой простыней и, переложив на носилки, положили в машину.
– Знакомые, родственники есть? – спросил громко старший по
званию полицейский собравшуюся толпу.
– Старик был один, – ответил мужчина средних лет, у которого
был шрам в левом углу рта. – Он из нашего отеля. Старик приехал
один с собакой. Говорил, что у него одна эта собака на всем свете.
– Понятно, – вздохнул полицейский, и потом своему напарнику и
врачам скорой помощи. – Можем ехать... Вот только что делать с
собакой, не знаю…
– Я возьму его, – сказал вдруг Сако. А потом спросил мужчину со
шрамом: – Как старик называл собаку? Кличка какая у пса?
– Дакс. Старик называл его Дакс.
Мадлена, Сако и Дакс пошли в дом.
– У тебя в номере есть что выпить покрепче кофе?
– Нет. Но я сейчас принесу из бара. Побудь с Даксом.
– Пожалуйста, возьми его с собой. Как-то тяжело... понимаешь?
Он скулит все время...
– Понимаю. Пошли, Дакс. Пойдем за джином. Леди хочется
напиться. Мы скоро придем к тебе, Мадо.
Когда Сако и Дакс вернулись в номер, увидели, что Мадлена лежит
на кровати, уткнувшись лицом в подушку, и плачет.
Сако налил в стакан приличную порцию джина и отдал Мадлене:
– Выпей. Это поможет. Это всегда помогает, – и надел очки
(круглые в стальной оправе).
– Ты смешной, Сако, – улыбнулась Мадлена, вытирая слезы. – Кто
бы мог подумать, что ты носишь очки! Ты в очках совсем смешной. И
еще похож на Генри Миллера. Или на Артура Миллера? – И сделала два
больших глотка джина.
– Скорее на первого.
– Почему?
– Предпочел бы написать «Тропик Рака» больше, чем «Смерть
коммивояжера».
– Или жениться скорее на Анаис, чем на Мерилин?
Сако рассмеялся:
– Наверное… Кто бы мог подумать, что ты еще и умна!
– Дакс затих. И не скулит больше.
– Он заснул.
– Интересно, какой сон он теперь видит?
– Он всегда будет во сне видеть своего старика.
– Не надо, ладно?
– Ладно.
Сако лег рядом с Мадленой и поцеловал ее. Он наливал ей в
стакан джина, а сам пил из горла.
3
– Привет. Кажется, мы много выпили? – Мадлена улыбнулась и
потянулась, лежа в постели.
– Думаю, да, – ответил Сако. – С джином получился перебор.
– Ты давно проснулся?
– Только что, буквально. Как ты?
– Хорошо... Что с нами было?
– Мы целенаправленно снимали стресс, потом, обессилев, заснули.
– Надо же! – сказала Мадлена. – Кто бы мог подумать, что после
того, что мы видели, я могла заниматься любовью!
– А по-моему, все верно. Мы видели смерть, и нас потянуло жить.
Все просто.
Мадлен опять улыбнулась:
– Мне понравилось жить.
– Мне тоже. – Сако поцеловал Мадлену.
– И вообще, – Мадлена села. – Мне понравилось ходить голой по
твоему номеру и смотреть на море из окна, мне понравилось надевать
твою рубашку. Мне нравится, что ты смешной, что ты носишь круглые
очки. Мне нравится, что ты куришь, что знаешь разницу между Артуром
Миллером и Генри Миллером. Вот! И еще мне понравилось, что у наших
ног спал Дакс.
– Кстати, он уже минут пятнадцать как хочет погулять. Выпустим
его?
– Давай. А потом ты мне приготовишь кофе с помощью того
непонятного девайса времен динозавров, который ты называешь
«кипятильником».
Сако рассмеялся.
– Хорошо. Кстати, можно попробовать еще один раз уже без
пристального взгляда Дакса.
– А мне понравилось!
Сако открыл дверь, и Дакс выбежал из номера.
«Ты тоже смешная, – подумал Сако и стал готовить кофе, и время
от времени поглядывал на Мадлену, которая, продолжая лежать в
постели, что-то говорила. – Ты смешная. И я не знаю, откуда ты
такая взялась. И почему ты появилась? Ты просто бегунья, которая
каждое утро выходит на пробежку, и я тебя знать не знал. И кому
надо было, чтоб я тебя узнал? Мне? Тебе? Богу? Не узнаешь ведь так
никогда... И всегда ли люди встречаются, чтоб потом расстаться? Во
всяком случае, никогда заранее не бывает намерения расстаться.
Всегда надеешься, что это именно то, и это навсегда. Ты навсегда,
Мадлена? Ни ты, ни я этого не знаем теперь, а, может, ты уже
знаешь, но не говоришь? Мы слишком многого не знаем в этой жизни.
Вот в чем наша беда. И оттуда наша неуверенность... О, если б знать
заранее, наперед, хотя бы самую малость! Так нет же! Нам никогда
заранее никто не скажет. Это, видимо, большой секрет! И нас просто
выплевывают в жизнь, где мы встречаем таких же незнающих, как мы
сами. И начинается экперимент, который кто-то назвал ЖИЗНЬ... Я
полюблю тебя, Мадлена? Ты полюбишь меня, Мадлена? Ты просто
бегунья, которая каждое утро выходит на пробежку, и у тебя друзья.
Я варю кофе кипятильником, и я близорук. Это, пожалуй, все, что мы
знаем друг о друге. И, может, этого вполне достаточно? Может,
оттого, что мы не знаем, что случится с нами, нам и не надо знать
больше друг о друге?.. Я не знаю тебя и, может, что-то о тебе
никогда и не узнаю. Ты не знаешь меня, и очень многое никогда не
узнаешь. Или узнаешь? Послушай, Мадлена! У меня опухоль в голове, и
каждый день может быть последним…
Я полюблю тебя, Мадлена? Ты полюбишь меня, Мадлена?
Ты просто появилась сегодня на набережной. Но я очень рад, что
ты появилась. И я рад, что ты именно такая!»
– Кофе, Мадлена!
– О, благодарю, Сако. Ммм! Какой вкусный! Так ты со мной
согласен?
– Конечно.
– Ты слушал меня?
– Конечно, – соврал Сако.
– Я рада, что ты согласен. Где Дакс?
Сако посмотрел в окно:
– Сидит на берегу.
– Понятно... А знаешь, после кофе я опять захочу, – Мадлена
рассмеялась: – Дакс пускай сидит на берегу. Обойдемся без него. Ты
в силах совершить еще один подвиг? Мы же сегодня ничего не ели!
– Зачем нам еда, если есть джин? – рассмеялся Сако. – На
подвиг готов!
– Кстати, думаю, если такими темпами мы будем продолжать, мои
три колограмма, которые нужно сбросить, очень скоро исчезнут.
А потом они пошли поплавать. Вода была теплая-теплая, как это
всегда бывает по вечерам, и море было синим-синим. Облака исчезли
где-то на севере, и небо было чистое, и Сако подумал, что сегодня
можно будет полюбоваться закатом. Мадлена и Сако проплавали где-то
час, и когда, наконец, вышли на берег и легли на песок, увидели,
что солнце далеко у горизонта уже окунается в воду. И еще Сако
заметил, что Дакса нигде нет.
– Ты не заметила, куда исчез Дакс? – спросил он Мадлену.
– Нет, – удивилась та. – Мы же вместе плавали…
Дакса нигде не было.
– Мальчик, ты не видел тут собачку? Такую, с длинными ушами,
тощую? – спросил Сако паренька, который недалеко рыл «тоннели» в
песке.
– Видел! Собака уплыла!
– То есть как уплыла, мальчик?
– Да, – отозвалась мама мальчика – толстая женщина, неровно
намазанная кремом от загара. – Собака прыгнула в воду и поплыла от
берега.
– А потом?
– Что потом? Все. Собака больше не возвращалась. Мы подумали,
что его хозяин где-то далеко плавает, вот пес и поплыл к нему.
– Его хозяин утонул сегодня утром... – сказал Сако.
Когда солнце село и начались сумерки, Сако и Мадлена стали
гулять по дорожке набережной, вдоль которой были фонари и скамейки.
Солнце утонуло в море. Небо побледнело, и вскоре море стало
стальным, и только белыми оставались гребни волн. Далеко на
горизонте появился танкер. Даже на таком расстоянии было понятно,
какой это огромный корабль, и вскоре на нем зажглись огни. Но потом
танкер исчез из поля зрения, так же неожиданно, как и появился.
Пляж быстро опустел. Откуда-то опять появились чайки, которые по-
прежнему были безмолвны.
4
– Скоро совсем стемнеет, – сказала Мадлена.
– Стемнеет, – сказал Сако. – Видишь, начался прилив, и море
подойдет совсем близко. Сегодня прилив будет высоким: полнолуние.
– Странно, что ты знаешь такие вещи, – улыбнулась Мадлена. – И
несмотря на все, ты смешной.
– Согласен быть смешным. И вообще кем угодно. Зато у тебя
бывает упрямое лицо, когда ты занимаешься любовью. Такое же
упрямое, как и по утрам, когда ты бегаешь...
Мадлена рассмеялась:
– Перестань! Вернее, расскажи, какая я еще. Ну, что ты увидел
во мне? Что разглядел?
– Вот опять у тебя упрямое лицо. И, тем не менее, я скажу,
какая ты.
– Интересно очень!
– Ты умная, красивая. Ты очень добрая, и ты мудрая. Во всех
твоих движениях, жестах сквозит блеск и элитность. Ты блестяща и
аристократична. Бог ты мой, как ты сложена! И в этом тоже некая
возвышенность, утонченность. Это – утонченность натуры. У тебя
глубокие глаза... бездонные. И в них – тайна Вселенной.
– Ты смешной, Сако, – засмущалась Мадлена.
– Но я прав. Даже когда я смешной.
– Спасибо тебе... я пойду. Уже поздно. Ведь надо собираться...
– А я думал, мы вернемся в мой номер. Ведь еще остался джин в
бутылке.
– Нет. Я же тебе говорила. Ты забыл?
– Что говорила?
– Я говорила, когда ты варил кофе для меня. Я говорила, что
сегодня мой последний день на море. Я говорила тебе, что рано утром
у меня поезд. Я говорила, что ты меня больше никогда не увидишь. Я
говорила тебе, что я уезжаю...
– Постой, ты не говорила всего этого! Как же ты можешь не быть
завтра? Ведь ты не можешь вот так вот исчезнуть! Это глупо,
понимаешь? Это какая-то ошибка. Так не должно быть...
– Сако... Ты просто меня не слушал. Я говорила тебе. Я говорила
тебе, что рано утром у меня поезд. Я говорила, что ты меня больше
никогда не увидишь. Я говорила тебе, что я уезжаю...
– Но как же ты уйдешь? Как ты сможешь уйти?
– Отпусти меня, Сако, и я уйду. Просто отпусти.
Сако почувствовал, что сердце перестало биться у него в груди.
Он вдруг почувствовал, что умирает.
– Я не могу тебя отпустить, – сказал он. – Я не прощу себе
потом, если отпущу. Тебе придется убежать. Я вот сейчас обниму тебя
крепко, и буду держать так, и не отпущу...
Мадлена целовала его долго и страстно. Губы, глаза, лоб,
подбородок, шею, плечи, и Сако почему-то показалось, что сердце
опять начинает биться. Но вдруг Мадлена увернулась, выскользнула из
его объятий и убежала. И Сако остался стоять в каком-то оцепенении,
не в силах сделать шаг. Мадлена очень быстро исчезла в темноте.
Туда, где не было фонарей и кончалась дорожка. Но там, знал Сако,
за совсем маленьким лесом начинались пансионаты. Сако долго стоял
так и всматривался в густую темноту леса. И слушал, как море гудит
и шипит, и чувствовал, как оно подошло очень близко.
5
– Сако! Открой глаза! Сако, пора вставать! Ну, давай, милый!
Опоздаешь в школу. Учительница опять сердиться будет. Я тебе уже
приготовила бутерброды… Вставай, милый…
Сако открыл глаза и, прислушавшись к непрекращающемуся гулу
моря, посмотрел на часы: 6:30. Начинался еще один день на море, еще
один день отпуска, еще один день покоя. Сако надел шорты, майку и
начал варить кофе. Ведь без кофе не мог начаться ни один день в его
жизни...
Сако приготовил кофе и, заперев номер на ключ, пошел с кружкой
на берег, где он, как обычно, сел на скамейку, лицом к морю, и
закурил. Ветром порванные в клочья облака были высоко, и море, всю
ночь подвергавшееся ударам молний (ночью опять была гроза), не
сердилось, обещало быть добрым и катило невысокие волны на черный
прибрежный песок.
Когда взошло солнце, облака окрасились в разные цвета, и море
очень далеко, вплоть до горизонта, стало синим, чуть ближе
приобрело фиолетовый оттенок, а потом до самого берега стало
салатовым. Салатовое море, подумал Сако. Он вдохнул солоноватый
морской воздух и, опять посмотрев на часы, сделал глоток кофе. Тебя
сегодня не будет, Мадлена. Как же такое может быть, что тебя
сегодня не будет?
А потом он услышал доносившийся издалека стук колес.
Это проехал поезд, который всего лишь на одну минуту
задерживался на полустанке поселка.
(с сайта читать здесь)
